Братская могила с монументом «Скорбящая мать» находится в агрогородке Чернавчицы Брестского района. Монумент представляет собой скульптурную фигуру скорбящей матери на постаменте. Плиты с фамилиями захороненных выполнены из чёрного мрамора. Рядом расположены 6 стел с именами воинов – земляков, погибших на фронте в 1944 году. Величественный монумент был открыт в 1994 году к 50-летию освобождения Брестского района от немецко-фашистских захватчиков. Он создан группой архитекторов и скульпторов, среди которых М.С. Альтшулер, Н.В. Логинов и А.П. Кочановский.

         В братской могиле захоронено 556 человек. В печальном списке, наряду с другими фамилиями, значится фамилия Героя Советского Союза Загороднева Василия Ивановича.

         Василий Иванович Загороднев родился 29 декабря 1919 года в деревне Лох в Новобурасском районе Саратовской области в простой деревенской семье. Окончив 9 классов, работал в родной деревне заведующим клуба. В 1939 году его призвали на службу в Рабоче-крестьянскую Красную армию. После окончания Орджаникидзевского пехотного училища с августа 1942 года воевал на Северо-Кавазском і 1-м Белорусском фронтах. Принимал участие в защите и освобождение Кавказа, Крыма, Беларуси, Польши. Четыре раза был ранен.

         До июля 1944 года гвардии капитан Василий Загороднев командовал ротой противотанковых ружий 62-го гвардейского отдельного противотанкового истребительного девизиона 55-й гвардейской стрелковой дивизии 28-й армии 1-го Белорусского фронта. За боевые отличия был награждён орденом Красной Звезды (1943 г.) и медалью «За защиту Кавказа».

         С 24 июля 1944 года Иркутская дивизия в составе 28-й армии участвовала в блестяще проведённой наступательной операции «Багратион». Гвардии капитан Василий Загороднев отличился во время освобождения Брестского района и Польшы.

         Из наградного листа на Василия Ивановича Загороднева: «…Под сильным артиллеристским и пулемётным огнём гв. Капитан Загороднев с ротой ПТР переправился на западный берег р. Западный Буг и оседлал шоссейную дорогу в районе Зачепки.

Окружённый противник в составе 3 дивизий в районе г. Брест пытался пробить кольцо и выйти из окружения. В течение суток противник крупными силами пехоты с танками 4 раза переходил в контратаку на роту ПТР гвардии капитана Загороднева и 3-ю батарею, пытаясь овладеть дорогой и выйти из окружения.
Гвардии капитан со своей ротой ПТР при поддержке 3-й артиллерийской батареи проявил исключительную храбрость, стойкость и мужество; презирая смерть, в упор расстреливал живую силу и технику противника и в течение суток отразил 4 ожесточённых контратаки численно превосходящего противника.
Будучи дважды ранен, он продолжал отражать наседающего противника. Когда самоходное зенитное орудие и три танка прошли через ПТР, проявил героизм с остатками роты, продолжал вести бой с наступающей за танками пехотой и автоколонной, своим огнём отсёк её от танков, приостановил прорыв всей группировки противника, пытавшейся пробиться из окружения. Когда вышли все боеприпасы, он с остатками роты вступил в неравный рукопашный бой и героически погиб, не пропустив противника.
В этих боях рота ПТР под командованием гвардии капитана Загороднева уничтожила 2 танка, 4 самоходных зенитных орудия, 70 автомашин и 400 немецких солдат и офицеров.
В рукопашном бою он лично уничтожил 24 немецких солдат и офицеров.
Потеряв большое количество живой силы и техники, противник пробиться из окружения не смог и оставил на поле боя большое количество техники и пленных.
За проявление героизма, стойкости и мужества гвардии капитан Загороднев Василий Иванович представляется к званию Героя Советского Союза».

Василий Иванович Загороднев был похоронен вместе со своими бойцами в братской могиле в деревне Чернавчицы. За проявленный героизм, стойкость и мужество он был удостоен звания Героя Советского Союза и посмертно награждён орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда».

Его именем названы улицы в городах Саратове и Бресте, в посёлке городского типа Новые Бурасы Саратовской области, а также в Чернавчицах.

В братской могиле в Чернавчицах также похоронен заместитель начальника шестой погранзаставы по политчасти младший политрук Леонид Максимович Шульгин, который принял бой возле деревни Шумаки 22 июня 1941 года. Вместе с ним погибла его жена и двухмесячный ребёнок. Обстоятельства их смерти долгое время передавались местными жителями как легенда. Около 20 лет никто не знал откуда родом Шульгин, где живут их родные, или известно им о их судьбе.

В книге Анны Гребёнкиной «Живая боль. Женщины и дети Брестского гарнизона (1941-1944)» можно найти следующее описание этих событий: «Командование небольшой группой пограничников в районе 6-й заставы около деревни Шумаки принял младший политрук, заместитель начальника заставы Леонид Максимович Шульгин. Он сумел организовать крепкую оборону. Когда гитлеровцы поняли, что не в силах пробить ее, они бросили на заставу танк. Один за другим падали советские воины. Жена Шульгина, комсомолка Ольга Васильевна, была рядом с мужем. Она перевязывала раненых, подносила быстро иссякавшие боеприпасы. В окопе надрывно плакал двухмесячный сынишка.
Л.М. Шульгин был тяжело ранен.
«Оля, ты же с ребенком, уходи! – кричал он жене. – Я прикрою вас!». «Никуда я не уйду. Останусь с тобой до конца!» – решительно заявила Оля. Фашисты приближались. Отчетливо доносились их крики: «Рус, сдавайся!». «Нет! Русские люди живыми не сдаются!» – кричал Шульгин. И с ожесточением расстреливал приближавшихся фашистов. Метко разила врагов и его жена...
Немцы уже совсем близко. Осталось три патрона. И Шульгин на глазах у врагов застрелил жену, ребенка, а потом себя».

В конце дня о том, что произошло, знали все жители деревни Шумаки. Они услышали об этом от очевидцев боя, которым было суждено остаться в живых. В первую ночь после смерти Шульгина, несмотря на запрет оккупантов, местный кузнец Иван Гордеевич Левчук похоронил тела погибших. На могилу положил полевые цветы, а к груше, которая росла рядом, приделал надпись: «Их подвиг сильнее смерти. Если ты человек, то поступишь также». Рядом стояла дата 22 июня 1941 года. Однако об этом стало известно гитлеровцам, и за свой поступок смельчак поплатился собственной жизнью.

В братской могиле также захоронен прах защитника Брестской крепости, уроженца деревни Чернавчицы Бориса Григорьевича Литвинюка. Рядом с воинами похоронен и председатель колхоза «Искра» Иосиф Алексеевич Крупский, убитый врагами Советской власти в 1949 году.

В Чернавчицах в братской могиле захоронен прах Конанава Иосифа Яковлевича, 1910 года рождения, уроженца деревни Кочур Увинского района Удмуртии.

79 лет родные воина считали его без вести пропавшим. Но дочь солдата не теряла надежды и все эти годы искала отцовскую могилу. И только в начале 2014 года получила известия из далёкой Беларуси…

Две с половиной тысячи километров преодолели две женщины – дочь и внучка героя, чтобы попасть на праздничный митинг в Чернавчицах 9 мая. Юлия Иосифовна Васильева из города Ижевска и Валентина Вениаминовна Гоголева из города Воткинска не могли сдерживать слёзы печали и радости. Эмоции и чувства переполняли сердца. Женщины выразили бесконечную благодарность белорусам за то, что они свято чтят память погибших героев.

«Мы уезжаем на родину со спокойной душой и умиротворёнными сердцами. Воочию убедились, что братская белорусская земля поистине стала пухом для нашего отца и деда, также как и для сотен и тысяч других героев различных национальностей, освобождавших Беларусь от фашистских захватчиков. Здесь не предают своих героев…»

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ВЕТЕРАНОВ

Воспоминания фронтовика Рабчевского Аркадия Григорьевича (уроженец д. Чернавчицы, 1924 г.р.)

         «Ранним утром 22 июня 1941 года 17-летний юноша увидел, как на мосту через речку Лесную, немецкий снаряд взорвал полуторку с красноармейцами, а от следующего попадания загорелся соседский дом. На протяжении последующих двух недель мимо Чернавчиц нескончаемым потоком двигались на восток фашисты. А осенью в деревне произошло страшное событие: две машины с евреями-односельчанами были вывезены за пределы Чернавчиц. Обратно живым никто не вернулся. С 1942 г. немцы стали угонять молодых людей на работу в Германию, свозя их в Брест с окрестных деревень. Однако из-за сильного бронхита Аркадия признали негодным для принудительных тяжёлых работ.
Когда в августе1944г. Красная Армия освободила Брест, Аркадий был призван в войско и направлен прямо на фронт в 137 стрелковый полк 47 дивизии 8-й армии. Воевать учились в бою. Под Варшавой на Сандомирском плацдарме во время атаки рядовой Рабчевский получил серьёзное ранение. После лечения его направили в Восточную Пруссию под Кенигсберг. И опять при наступлении наших войск и отчаянном сопротивлении фашистов Аркадий Григорьевич был травмирован. В госпитале и встретил День Победы.
Награждён орденом Отечественной войны 1-й степени, медалями: «За отвагу» и «За победу над Германией». Имеются сведения о подвиге Аркадия Григорьевича из приказа о награждении медалью «За отвагу»: за то, что он при прорыве вражеской обороны 13-14 апреля 1945 года первым ворвался в немецкие траншеи и уничтожил троих немцев.
Вернувшись осенью 1945г. в родные Чернавчицы, фронтовик заново отстроил сгоревший во время оккупации родительский дом. В этом особняке и вырастил Аркадий Григорьевич двух дочерей, порадовался трём внукам, дождался пятерых правнуков.
Каждый год ветеран участвовал в торжествах, посвящённых Дню Победы, встречался со школьниками и молодёжью, делился своими воспоминаниями о пережитом.
Я считаю, что, даже не зная войны, надо помнить о ней. Мы никогда не должны забывать тех, кто погиб во имя жизни других людей. Памятники воинам, музеи. Их бесчисленное количество, и мы не должны забывать своих граждан, которые ушли из жизни во имя великого дела — спасения человечества от фашизма».

Капустюк Фёдор Никифорович (1923 - 2000)

         Капустюк Фёдор Никифорович родился в 1923 году в деревне Каменица-Жировецкая. С декабря 1943 года по апрель 1944 года Фёдор Никифорович был участником партизанского движения, бойцом отряда имени Чернака бригады имени Сталина Брестского партизанского объединения.

         После освобождения Беларуси Фёдора Капустюка призвали в ряды Красной Армии. Воевал он в 830 стрелковом полку, освобождал Польшу и Германию, о чём свидетельствуют свидетельства и медали «За освобождение Варшавы», «За победу над Германией».

         О подвиге Фёдора Никифоровича, за который он был награждён медалью «За отвагу», известно: «В боях при форсировании реки Мертвая Висла тов. Капустюк, невзирая на огонь противника, огнём своего миномета поддерживал нашу переправляющуюся пехоту. Благодаря смелым, решительным действиям тов. Капустюк умело командуя, подавил 2 огневых точки станковых пулеметов, сильно мешавших переправе, и уничтожил более взвода вражеской пехоты, чем дал возможность нашей наступающей пехоте форсировать реку».

         Строка в приказе о награде орденом Красной Звезды гласит: «В боях за д. Скоршево 10 февраля 1945 года тов. Капустюк во время перехода противника в контратаку под ураганным огнём врага устранил 10 порывов сети полевого кабеля, чем обеспечил бесперебойную связь минометной роты с командным пунктом. Участвуя в отражении контратакующего врага, огнём из автомата уничтожил 8 немецких солдат и офицеров.
За бесперебойное обеспечение связью, за мужество и героизм товарищ Капустюк награждается орденом Красной Звезды».

         Окончил военную службу Фёдор Капустюк старшим сержантом в марте 1947 года. После войны Фёдор Никифорович работал в сельском хозяйстве, заведовал Каменица-Жировецкой избой-читальней, с 1952 по 1954 годы управлял Чернавчицким колхозом «Искра», с 1954 по 1957 годы был председателем Чернавчицкого сельского Совета, много лет посвятил Чернавчицкому заводу железобетонных изделий. Школьники и молодёжь с интересом слушали его воспоминания о военных годах на праздничных встречах и митингах.

Чумакова Валентина Анатольевна (1921 - 2001)

         Долгое время Валентина Анатольевна Чумакова работала председателем рабочего комитета Чернавчицкого строительно-монтажного управления. Родилась Валентина Анатольевна в городе Гродно. Работала учителем русского языка в местной школе. Война застала её в Сталинграде. Первым на фронт ушёл муж, а уже в сентябре Валентина добровольно записалась в ряды Советской Армии. Она принимала участие в кровопролитной Сталинградской битве: самоотверженно спасала раненных из-под огня, за что в 1942 году была награждена медалью «За оборону Сталинграда». Продолжила воевать Валентина в звании красноармейца-надсмотрщика 10-го отдельного батальона воздушного надзора, оповещения и связи. Посты воздушного надзора состояли из пяти человек и размещались на окраинах населённых пунктов, их основной задачей было «смотреть в небо» и при появлении вражеских самолётов определять тип самолёта, количество, высоту и курс полёта, затем данные о самолётах передавали на ротный пост и дальше до поста корпусного района.

         После освобождения Беларуси Валентина Анатольевна до августа 1945 года продолжала службу в родном городе Гродно.

         Награждена медалями «За оборону Сталинграда», «За Победу над Германией», многочисленными юбилейными медалями.

         После демобилизации Валентина долго и безуспешно искала без вести пропавшего мужа, письма которого согревали сердце девушки в суровые военные годы. К сожалению, супруг, как и многие миллионы мужчин, погиб на фронтах войны. Однако в послевоенные годы судьба подарила Валентине Анатольевне встречу с бывшим фронтовиком, Меркутовым Николаем Ивановичем. Николай Иванович служил механиком-водителем танка, ушёл на фронт из Минска в первые дни войны. Принимал участие в операции «Багратион» по освобождению Беларуси. Был ранен, после выздоровления воевал в Норвегии и Заполярьи. Награждён медалью «За освобождение Заполярья».

         В августе 1945 года семья Меркутовых переехала в город Брест. Вырастили троих сыновей, дождались внуков.

         Валентина Анатольевна поддерживала связь с однополчанами, ежегодно ездила на майские встречи, на которых часто вспоминали погибших боевых подруг-связисток: Таню Пономарёву, Валю Поликанову, Катю Дячкину, Шуру Терохину. Они несли службу возле посёлка Погородно. Война уже подходила к концу, территория Беларуси уже была освобождена от немецких войск, однако, 22 января 1945-го года фактически весь состав воздушного надзора погиб в бою с местными бандитами, выжить удалось лишь Шуре Черных.

Много лет Валентина Анатольевна рассказывала Чернавчицкому подрастающему поколению о страшной войне, о горечи потерь и о радости победы.

Матрёна Минаевна Кривошеева

«До войны я училась в Могилёве в школе медсестёр. Нас сразу взяли на фронт, отправили под Москву. Вот там в госпитале № 5843 я и работала. Вместе с фронтом пришла в Брест. И осталась здесь. А в сорок шестом году купила аварийную хату, пересыпала кое-как и стала жительницей Чернавчиц.
А на фронте я была и врачом, и медсестрой, и всем, кем придётся. Помогала хирургу при операциях, стирала, если надо было, бинты. Потому что не хватало марли, не хватало много чего другого, а раненые поступали всегда.
Судьба моя сложилась не очень удачно. Погиб сын недавно. Так я по два раза на день на кладбище хожу. Но что сделаешь? Одна вот живу. Льготами никакими не пользуюсь. Инфаркт был. Стараюсь не волноваться, да разве ж можно спокойно прожить сегодня?..»

Иван Фёдорович Чунин

         К 50-летию Великой Победы в газете «Заря над Бугом» был опубликован артикул под названием «Горькое лето сорок первого», где были размещены воспоминания Ивана Фёдоровича Чунина о первых днях войны. Вот что говорится в этом артикуле: «… Мы сидим с Иваном Фёдоровичем Чуниным на позеленевшем от дождей цементном крылечке и наблюдаем, как сорвавшийся с клёна жёлтый лист, цепляясь за густые ветви дерева, медленно падает на землю.
- Родом я из Тверской губернии, - неторопливо рассказывает мой собеседник. – В 1939 году призвали в армию. К тому времени я уже выучился на тракториста и успел немного поработать в МТС.
- А призвали когда?
- Что? – не расслышал Иван Фёдорович. – Вы того громче мне говорите, ладно? А про что же рассказывать? Что запомнилось? Ну, хорошо. Про Победу многие уже говорили, а я, пожалуй, про первые дни войны расскажу. Никто у меня до вас не расспрашивал об этом, а у вас, вижу, интерес большой: всё записываете да записываете. Для книги “Память”, говорите? Что ж, похвальное дело. Вот, значит и слушайте, как судьба меня бросала, из огня да в полымя…
- Призывали меня в Красную Армию в октябре 1939. В это же время, как сейчас вот, Боже, пятьдесят четыре года уже прошло! – изумлённо высчитал Иван Фёдорович. – Точно, восемнадцать мне тогда было.
Распределили Ивана Чунина в погранвойска. Тогда только-только Западную Беларусь и Украину освободили, и калининских ребят направили на новую государственную границу в 19-ый владимир-Волынский погранотряд. Собственно, той границы и не было ещё – всё надо было строить с нуля.
В отряде спросили, кто на гражданке имел дело с техникой. Вышли молодые бойцы из строя. Кто механиком работал до армии, кто механизатором. В общем, немного насобиралось таких ребят.
- Поедете в Киев на курсы шофёров, - объявили им.
Хорошо, поехали. Пока то да сё… уже и Новый сороковой год наступил. Курсантов в Киеве здорово муштровали, тогда как раз финская война была. И на каждом политзанятии рассказывали молодым бойцам про коварные планы врагов, говорили, что будут они служить не в простых войсках, а в особенных, в пограничных, следовательно, надо быть готовыми ко всяким неожиданностям. Одним словом, с окончанием Финской компании закончились и шоферские курсы. Иван Чунин вернулся в Любомль, получил машину и стал служить в резервной заставе отряда.
- Участок наш был от Любомля до Шацка, - вспоминает Иван Фёдорович. На самой границе было две заставы. А нашу посылали в любую точку, где нужна была помощь. По звонку из комендатуры в мою машину садилась тревожная группа и мы выезжали в любую погоду и в любое время суток на задержание диверсантов.
А нарушений границы было много. Наши принимали строгие меры, отселяли хутора с погранзоны, обустраивали контрольно следовые полосы, сооружали вышки и т.д. служба у Чунина была напряжённая: много приходилось возить и начальство. В основном вечером и ночью. Начальник заставы всегда брал водителя с собою на вышку – посмотри, мол, Чунин, что немцы делают на том берегу.
А что делают? И без бинокля вижу, идут двое, котелки в руках несут. Постой, постой: это же не котелки, а противотанковые мины! Ну-ка куда их чёрт несёт? Так-так, со своего берега мины снимают. А зачем? Купаться завтра будут, что ли? Словом, подозрения у меня появились. И я скажу больше: с конца мая сорок первого немецкие самолёты часто висели над границей. За каждым нашим шагом, наверное, следили. Но и наши командиры не спали в шапку. Каждую ночь проверяли посты. Помню в тот вечер долго на первой заставе задержались. На той стороне какая-то суматоха, скрытное передвижение техники началось. Вот и мины с берега поснимали. Ясно, что какую-то подлость фашисты задумали.
- А как же тогда договор дружбе, товарищ старший лейтенант? - спрашиваю у своего командира.
- Приказано на провокации не отвечать, Чунин, – отметает мои сомнения начальник резервной заставы. – А что они там у себя делают – ну их к…
Ну и ладно, начальству, значит, виднее. Вернулись в Любомль ночью. И только прилёг водитель в казарме – будит дневальный. “В штаб вызывают, - говорит. А всей заставе “тревогу” объявили.”
Вскочил он, оделся, побежал к машине. Подъезжает к штабу, а там уже на крыльце офицеры стоят. “Немцы на лодках начали переправу на наш берег, - объясняет старший группы. – Так что давай быстрее туда”.
Только отъехала машина от штаба, как начали снаряды в городе рваться. На полпути к первой заставе обстреляли и пикап Чунина. Но он не остановился, нажал на газ. Мотор хорошо тянул, а за машиной всегда смотрел. Да и стреляли неприцельно. Словом, проскочил Чунин открытое место. В роще остановился. Командиры побежали к телефонам тайникам сообщать в штаб, а ему приказывают вернуться в город и привезти погрангруппу.
- А бой, слышу, на берегу разгорается – рассказывает Иван Фёдорович. – ясно, что война, а не провокация. Лечу в город так, как никогда до этого не ездил. “Господи, - думаю, - только б не врезаться куда-нибудь!” Впереди и сбоку прыгают пыльные фонтанчики – это пули так цокают на дорогу… Боже праведный, когда это кончится? Вот мчится навстречу полуторка. Неужели шофёр не видит, что здесь опасно, куда же он прёт…
- Стой! – кричу и сигналю волителю. Это едет на границу резервная застава, которую мне-то и приказано доставить к развилке у рощицы. Машину свою бросаю. Разворачиваюсь и веду за собой ребят по другой просёлочной дороге. За год службы на границе я хорошо запомнил все тропинки и приметы. А теперь, видишь, пригодилось.
В первые часы войны ему ещё раз довелось прорываться в горящий Любомль: командир приказал доставить со складов продукты на обороняющиеся заставы. Наверное, полагал, что немцы вскоре отойдут за реку.
Не отошли. А сходу, можно сказать, захватили первую заставу. Но откуда это было Чунину знать? Хорошо, что уже на обратном пути перехватили его свои. “Поворачивай назад, - говорят. – там уже немцы”.
- Что творилось тогда на дорогах , - не одну книгу написать можно. Бежали кто как мог. И военные, и гражданские. Паника царила. Но уже скоро военных остановили, началась какая-то организация обороны. И наш отряд, отступая от границы, оказался в арьергарде. Немцы всё время наседали на нас – мы на боёв, считай, не выходили.
Отступали пограничники тогда только по дорогам. Наказывали, если кто пробовал свернуть в жито или проехать по огородам напрямик: объясняли, что вот-вот встретятся наши полевые войска и мы погоним немцев назад. Но время шло, а бойцы даже и окопаться как следует на новых рубежах не успевали.
Вначале красноармейцы не могли понять, почему самолёты пикируют не на дорогу, а чуть сбоку. А когда увидели, как разлетаются в щепки телефонные столбы, стало ясно: связь-то у нас была только проводная. А без связи какое управление войсками…
Пограничники отступили организованно. Для них и в этом вынужденном походе боевая задача оставалась прежней: не пропускать на свою территорию врага. Не диверсантов и шпионов, но уже регулярную фашистскую армию.
Только возле Припяти в районе Чернобыля немного передышку получили. Да только зря, оказалось, радовались: немцы их там так к реке прижали, что в живых остались немногие.
Погранотряд из Любомля рассредоточился в небольшом лесочке, а уже через час немецкие самолёты начали бомбёжку. Решили прорываться к Киеву. Пока собрались – немцы перерезали последнюю дорогу. Наши войска оказались в “мешке”.
- От самой границы возил я в своей машине всякое барахло штабное. Помню, заправил бак из последней канистры – и вперёд. Чудом вырвались из кольца. В каждом овраге, на обочинах машины наши стоят. Дожди пошли, мокро стало. А людей прошло столько, что разместили дороги окончательно. Как ни берёг я свой пикап, но и он не выдержал. Перегрузил я барахло в другой грузовик, а сам с ребятами пешком потопал. Может, потому смерть и на этот раз мимо меня пролетела: впереди была речка и на переправе скопились сотни машин. В четыре ряда стояли. Мост не выдержал, вот и заминка получилась. Пока сапёры меняли поломанные брёвна, немцы уже с той стороны подошли. А с запада – бомбардировщики на колонну ринулись. Наша группа уже перебралась через речку, а деваться некуда – пришлось поворачивать обратно. Бросились мы спасаться в лесок.
А там низина и такая мокрая, кроме ольхи ничего не росло. Вязко: ведь столько людей через долину прошло. И столько лежит в этой грязи наших убитых красноармейцев, что местами даже ступить негде было. Страшная картина, скажу я вам. До сих пор стоит перед глазами.
Вырвался Иван Фёдорович из пекла и на этот раз. Командиры собрали всех, кто уцелел. Надо, говорят, пробиваться теперь небольшими группами. По два-три человека. Чунину, как старослужащему, дали молодого бойца. И они вдвоём пошли неторенными дорогами догонять фронт.
- Не передать мне и сегодня горечь и стыд за то отступление. Люди по-разному относились к нам: кто хлеб давал, а кто и в хату впустить боялся. Мы переоделись в какие-то обноски. Больше месяца шли. Холода начались, заморозки. Не брились, не мылись, завшивели. Воду пили откуда придётся. Общим, заболел я. не могу идти – в голове кружится. Мой напарник бросил меня. А я доковылял до деревушки, попросился на ночлег. Немцев в селе не было и меня впустили на ночь в бывшее правление колхоза. Там одна старушка, уборщица, наверное, печь натопила, соломы принесла. И я на той печке устроился. Утром слез на пол – а тут кровь из носа хлынула и я вдруг ослеп. Ничего не вижу, представляешь, но чувствую, как льётся кровь. Руками нашарил ведро, поставил перед собой и не знаю, что делать. Хорошо, что со двора кто-то зашёл, помог лечь, унять кровь…
Общим, на пятеро суток в той деревне задержался окруженец Чунин. А когда оклемался немного – пошёл по дворам просить хлеба. Нашлась сердобольная душа, впустила в хату одна старушка. Кружку молока налила, пару картофелин дала. Стала расспрашивать кто он и откуда, да ничего он ей не ответил. Боязно было – а вдруг скажет невзначай кому…
Поблагодарил Иван старушку за хлеб-соль. Зашёл сосед. Принёс ему ватник старый: ведь уже зима наступила.
Посоветовал идти не просёлочными, а главными дорогами. “Немцы, - говорит, - таких как ты, парень, не трогают”.
- Поверил, будь что будет. Пошёл. И правда, сколько не обгоняли меня немцы на машинах и мотоциклах, сколько ни попадалось навстречу – не остановили, не проверили документы. А на кой ляд, если разобраться, им немощный старик? Ведь выглядел я тогда, знаете, действительно доходягой…
В ту первую снежную военную зиму по дорогам Украины, Белоруссии и России столько валилось замёрзших трупов и людей, и лошадей, столько было в кюветах опрокинутых и разбитых машин, что в одиночку было страшно ходить даже ему, Чунину, прошедшему за это время все круги ада. По пути насобиралось таких окруженцев, как он, человек 15. Решили держаться вместе, будь что будет. Однажды заночевали в посёлочке в стороне от трассы. И не заметили, как под утро нагрянули немцы, как начали поджигать хаты в центре посёлка. Хозяйка разбудила разомлевших от сна ночлежников. Те сразу бросились бежать. А место ровное, от пожара по снегу далеко в поле видно. Правда, каратели заметили беглецов поздно, из пулемётов вдогонку начали строчить. Но и здесь Ивану Фёдоровичу повезло: ни одной царапины не получил. И ребята все целы-невредимы. Отползли по неровному полю подальше во тьму, а фашисты в погоню не отважились. Они подожгли ещё пару изб, постреляли вокруг посёлка и уехали дальше.
- Когда всё стихло, я огляделся и понял, из-за чего споткнулся и упал: мы бежали по неубранному свекольному полю. С какой же радостью собирали мы тогда мёрзлую свеклу – для нас это был дар Божий!»