В 1941 году деревня Большие Мотыкалы насчитывала 29 дворов и 168 жителей.

         В 2015 году состоялось открытие памятника жителям агрогородка Большие Мотыкалы, погибшим в годы Великой отечественной войны.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ВЕТЕРАНОВ

         Епишко Фёдор Никонорович

    О войне, о том, какие испытания пришлось пережить за эти тяжёлые годы, рассказал житель Больших Мотыкал - Епишко Фёдор Никонорович.

Фёдор Никонорович родился осенью 1924 года в деревне Залядынье Ивановского района, в простой крестьянской семье. Там же окончил четыре класса так называемой «польской школы».

Война ворвалась в его жизнь внезапно. Федор был в родной деревне до 1944-года. Именно в этом году фашисты расстреляли в лесу его старшую сестру Раису. Ее обвинили в связи с партизанами.

В марте этого же года вместе с братом Павлом они были приняты в 217-й запасной полк Красной Армии. Их зачислили в один взвод. Выдали винтовки — поначалу без патронов, несколько дней обучали перебежкам в составе групп.

А потом повели их ночью через болото по специально проложенным брёвнам на Ковель. Тогда еще город был занят немцами, но его уже окружили советские войска. На подступах к Ковелю стали окапываться, вырыли траншеи.

Немцы также занимали оборону в траншеях, окопах, вагонах. Позиции фашистов и советских солдат находились друг от друга буквально в полусотне метров

В апреле началось наступлением немецких танков. Бои были жестокие. В итоге Федор вместе с еще одним солдатом, которого звали Василий, оказались вдвоем в подвале большого кирпичного дома…

Там было полмешка мерзлой картошки, крупы. У них имелся котелок. Питание скудное, да другого выхода не было. Ослабели они, конечно, сильно.  Почти до начала июня высидели мы в том подвале!

А когда солдаты выбрались наружу — «нарвались» на фашистов. Так Федор Никонорович попал в плен.

— Немцы повели нас в тюрьму, поставили к стене. Хорошо помню этот день… Мы стоим у стены, напротив нас — два немецких солдата с винтовками. Сбоку — офицер. Он что-то коротко кричит, и солдаты поднимают винтовки, целятся в нас… Мы молча стоим… У меня от слабости кружится голова, думаю: «Только б не упасть!» Офицер вновь отдает команду — и солдаты опускают винтовки. Мы молчим… Офицер хрипло кричит — и солдаты снова поднимают винтовки. Неужели будут стрелять?.. Мы стоим неподвижно и молчим… Офицер вновь отдает приказ — и солдаты снова опускают винтовки… Чего он хотел от нас? Не знаю… Может, ожидал, что мы упадем на колени, станем молить о пощаде? Этого не было. Мы молча стояли и буквально смотрели смерти в глаза… Нас отвели в камеру. Под вечер вывели во двор. Дали обед — суп, хлеб с опилками. Подошли другие пленные, в одном из них я узнал своего односельчанина…

Потом немцы перевезли нас в Брест, затем стали гнать пешком до самой Варшавы. Обессилевших и упавших расстреливали. Видел собственными глазами, как одного из наших немецкий офицер бил бамбуковой палкой по голове и плечам. Но тот оказался довольно крепким парнем, по крайней мере, по сравнению с нами. И — устоял на ногах. Избежав тем самым фашистской пули.

Федору Никоноровичу довелось немало повидать и пережить. В конечном итоге он оказался в Германии, в лагере для военнопленных. Его освободили 8 мая 1945-го.

Он вернулся домой, создал семью. А в 1986 году переехал в деревню Большие Мотыкалы.

Плахотная Надежда Степановна

« - А где вы родились, в этом доме?

- Нет, в 1937 году панская Польша задумала переселить население на хутора. - Было им выгодно, потому что люди ссорились за межы, за соц. Ссуды и мы получили хутор, туда в направлении к Теребунь. В октябре переселились и там построить дом не смогли, не было за что. Отец решил строить клуню, это большой сарай для жыта, для сена. Семья была большая, восемь человек детей, шесть взрослых и до 39-го года мы жили там. В 39-м году пришла советская власть.  Ну, училась в школе, закончила пять классов Мотыкальской школы. До войны за общественную работу, за участие в общественной жизни школы была награждена путёвкой в столицу нашей Беларуси, где пробыла месяц до Великой Отечественной войны. В ночь с 21 на 22, я возвращаюсь из Минска, директор школы меня встречает в Бресте, и едем мы сюда. Приехали на вокзал, а вокзал не был здесь в Мотыкалах, тут уже сейчас, когда деревня стала большой, построили новую ж/д станцию. Прибежала домой, разбудила всех, стала показывать сувениры, какие привезла, подарки, и никто не спешит, слышим: «бу-бух!» Мама вышла и говорит: «Мотыкалы горят! Это гроза!» А папа - бывший участник гражданской войны, революции, говорит: «Нет! Это война!». «Собирайся», - говорит на меня. Как была, так и в галстуке пионерском и комсомольский билет при мне и на заставу. Здесь была полоса заставы. Побежала на заставу, отец пошёл к пограничникам, но по пути, когда мы шли, был здесь магазин сельский. И видим: люди тащат добро всё из магазина, поломали замок, кто муку, кто мыло, кто керосин, кто, что может. А мне отец говорит: «Видишь, кому война, а кому войнушка». Мы прикинули, куда идём: в свет. Со старшим пионервожатым направились в сторону Московского шоссе, в Брест. Дошли примерно до больницы в д. Плоская и слышим: грымота. Значит, остановились, слышим не­мецкую речь, мы немецкий язык изуча­ли, кое-что знала из немецкого языка. Вожатый говорит, разойтись, уничто­жить все, что у себя имеется, документы какие. И я выбрала место, комсомоль­ский билет закопала, потом я его при­везла домой. Папа спросил: «А где твой комсомольский билет?» Я говорю: «На чердаке спрятала». «Ну, а если дом сго­рит, подожгут немцы?»... Вот у меня сей­час спрашивают, цивилизованная страна Германия, она должна была нести куль­туру в другие страны, а принесла смерть, виселицы, разбой, террор, что только мы не видели. А они говорили: «Нет, мы школы открываем!» Я говорю молоде­жи сейчас: «Это неправда, это ложь, они шли, чтобы погромотить, покорить нашу землю и превратить народ в рабов». Ну, что ж, так мы с отцом расстались, но дом есть дом, крыша есть, своя крыша, тянет к дому. Часто давал папа такие настав­ления, мол, не бывай там, где сборища, чтобы в Германию не ехала, какую ни обещают сладкую жизнь - это неволя. Умирай здесь, каждый кустик родной - это дом родной. Вот так шла борьба с первых же дней. Что же делать? Погра­ничники наши были тоже в растерянности.  Мы видели, там, в плащах, до войны были такие брезентовые, в нательном белье детей прижимают к груди, крики... Я вернулась домой, вернулся и отец.  Вот у отца забрали паспорт, он не выедет никуда, под подозрением, чтобы никуда не выезжал, был на месте.

    - Кто забрал паспорт?

    - Немцы. И живём так понемногу, дни идут, пасём коров, видим во ржи рука: девочка, зовут, подойди! Подходим. Отца знали, как председателя сельского совета, он сотрудничал с погранични­ками, советской властью. «Принеси нам одежду гражданскую, достань где-ни­будь! Какую б не было, рванье. Может, хлеб есть, картошка, может, мама моло­ка нальет?». Носили, давали, люди соби­рались вот так и уходили. Решили: мы будем идти за ними на фронт, а где ли­ния фронта? Мы только слышали Брест­скую крепость. Брестская крепость жила долго: месяц, больше. Бомбили, у нас окна звенели. Там, на хуторе, самолеты бросали бомбы. Страх и ужас, гудело и гудело. Часто к отцу подходили люди, беседовали, ну, тем, которым доверял. То коров пригоняли туда, то дежурили, добро какое было несли с собой, вот так первые дни были. Ну, так как я комсо­молка, то должна была быть дома и отец говорил: «Надо что-то делать, потому что наша жизнь под страховкой». Бо­ролся за меня. В Германию стали брать молодежь, многие из Мотыкал были в Германии: Нина Филипповна Андреюк, ее девичья фамилия, она мне звонит, уже прикована к постели более года; я; Панасюк, участник войны, Сережа - это одноклассник мой, в школе вместе учи­лись. Нину забрали в Германию, Волынчук Надежду насильно, Кровец Анну, Панасюк Марию, Панасюка Максима, Макаревич Володю, многих забрали в Германию. Так как я имела уроки от отца, я скибалась где могла. Поступила, было, в Украинское техническое учили­ще. Они, фашисты, организовали такую молодежь, чтобы больше потом было окружить, забрать и вывезти в Германию. Так оно и было, отец говорил: «Будь бдительной!» Ну нанимал мне квартиру в городе, платил большими деньгами. Так как тогда мы жили в лесу, срубит ольху или берёзу, порежет, везёт. Отопление было дорогим, хозяйка рада, что она имеет, чем печи затопить, вот и держит меня. Знакомилась там с людьми такими доверительными, искала выход, куда… ну, пробилась в партизанский отряд имени Чернака, была связной. Сначала группа Черного, о нём никтоздесь не пишет, и я его видела, когда жила 50 с лишним лет в Украине, в Днепропетровске. Я там окончила университет имени 300-летнего присоединения Украины и России, после педучилища Брестского. Никто не пишет о них, им приказало командование отряда Чернака подтянуть эту зону и идти за линию фронта. Вот так было с партизанского отряда, ездили на большую землю наши партизаны, там получали определённые задания, докладывали о том, как борется в тылу наша родная Беларусь.»